Василий Белов: «Я – верующий и грешный» Интервью Н.Чепурных
ВАСИЛИЙ БЕЛОВ:
«Я – ВЕРУЮЩИЙ И ГРЕШНЫЙ»…
По служебным делам оказался я в командировке в древнем и славном городе Вологде, два года назад отметившем свое 855-летие.
Пуще других владела мною мысль – встретиться, поговорить с писателем с мировым именем, лауреатом Государственной премии СССР В.И.Беловым.
К возможной встрече (а вдруг?) начал готовиться заранее: перечитал некоторые его художественные произведения, публицистику. Председатель Смоленского областного отделения Союза писателей России поэт В.Смирнов, много лет знакомый с Беловым, сам позвонил Василию Ивановичу домой, в Вологду. Ответила жена Белова, Ольга Сергеевна. Сказала, что Василий Иванович находится на острове Валаам, но должен скоро приехать. Просила перезвонить.
Впоследствии я звонил Ольге Сергеевне из Смоленска и по приезде в Вологду. Она обещала передать мою просьбу Василию Ивановичу, как только он вернется.
И, вот, однажды на мой звонок ответил сам Василий Иванович. Услышав его голос, я замер, затем назвал себя, повторил просьбу и… возликовал, когда он сказал, что может со мной встретиться в 11 часов утра такого-то дня.
В этот день я понял, что означает фраза «Лететь на крыльях». Именно так я поспешал к Белову, думая между прочим и о том, что наверняка наша встреча состоится во многом благодаря Ольге Сергеевне. Разговаривая с ней по телефону, я сразу почувствовал, что это удивительно добрая женщина (я до сих пор слышу ее мягкий, негромкий, приятный голос).
Без пяти минут одиннадцать я стоял у подъезда. Ровно в одиннадцать Василий Иванович открыл входную дверь. Мы поздоровались и стали подниматься наверх. Василий Иванович всякий раз старался пропустить меня вперед.
Из квартиры вышла Ольга Сергеевна. Она поздоровалась, подала мне руку, которую я пожал, взяв в свои ладони. Ольга Сергеевна шла по своим делам.
Я спросил Василия Ивановича прежде всего о том, что подвигло его совершить путешествие на о. Валаам в Ладожском озере?
- Да, я был на Валааме, в Спасо-Преображенском монастыре. Я там уже третий раз, гостил у архимандрита Панкратия. Какое великолепие – сам монастырь, которому уже несколько веков, природа вокруг монастыря! Это потрясающе! Даже подумывал о том, чтобы поселиться там навсегда. Почему я там был? Потому что я – верующий человек. И к вере шел очень долго и трудно… Верующий и грешный.
- В чем же грех ваш, Василий Иванович?
- Я был коммунистом, секретарем райкома комсомола… обычным человеком. А как к вере пришел – долгий разговор. Все русские крестьяне – христиане, православные…
- Государство наше века на вере держалось. Может быть, благодаря вере, и сейчас еще держится.
- Да, да, да! Вот именно! В последнее время меня даже орденом патриарх Алексий наградил (добавлю, что сравнительно недавно В.Белов получил высокую государственную награду из рук Президента России В.Путина – Н.Ч.). Дело не в этом, а в том, что я был депутатом Верховного Совета СССР. Не воспользовался так называемой ротацией… А там пошли всякие баррикады и т.д. Чуть не убили меня однажды.
- Это случилось в печально известном октябре 1993-го?
- Да, да. Помню, как стреляли с крыш, и не только с крыш – палили вовсю. Моего приятеля убили. Я бежал, уже с другим товарищем, мы прятались за барьерами при входе в метро. Вот, они палят, а мы бежим. Что делать?..
– А почему вы в том опасном месте оказались?
- Я же политикой занимался, депутатом был. Я об этом писал, кое-какие статьи были очень серьезными. Я против Горбачева, Ельцина выступал – публично. Как же я мог пропустить такое событие? Хотелось знать, чем закончится эта катавасия.
– Вологодская земля – это Константин Батюшков, Александр Яшин, Николай Рубцов, Сергей Викулов; здесь жил, работал Виктор Петрович Астафьев…
- Гиляровского вспомните. Много у нас людей известных. Я получил благословение на писательское дело от Александра Яшина. Вообще, всю историю своего становления я очень хорошо помню.
– Вы воспели родную Вологодскую землю, рассказали о людях, об их проблемах, радостях и бедах…
- Да, я помню, как голодный ходил, холодный. Соломенные лепешки ел. И сам эту муку соломенную толок. Для того, чтобы истолочь сухую солому, резаную, в муку – надо было тысячу раз пестом стукнуть. Потом в эту пыль добавляли картошки и получалась вот такая лепешка.
Мой покойный отец на заработки ездил все время. А мы копились, нас мать родила шестерых, а вырастила пятерых, в таких условиях. Приходилось солому толочь. Я именно во время войны это дело делал. Отца на войне убили. Нас осталось пятеро. Все растут, всем нужна еда, одежда.
– А как живется вашим землякам сегодня?
- Живется очень плохо. Я не знаю, чем все это кончится. Я не доверяю новым властям. Могут быть снова баррикады, такое ощущение. Понимаете?
– Но ведь чиновники говорят, что мы живем все лучше и лучше…
- Да лгут они! Для того, чтобы удержаться у власти.
– …Что заработная плата растет.
- Все дело в том, что заработную плату они поднимают, но следом повышаются цены. Я сегодня пришел на почту – конверт стоит уже дороже. Повышение цен тотчас съедает все их достижения. Николай Николаевич, не буду я про них ничего говорить. Пусть делают, что хотят. Но все может кончиться плохо. Боюсь, нас опять ждет война.
– Гражданская?
- Я не знаю, какой она будет. Вот, какая война в Ираке?
– По-моему, захватническая, несправедливая – со стороны американцев, англичан.
- Совершенно правильно. Так вот, и нас хотят захватить. Только по-другому. Сколько населения уже умерло! И мы будем рабами у американцев, если власти так будут вести себя. Говорю об этом открыто. Хотя моя жена против таких речей.
– Ее можно понять, она переживает за вас.
- Конечно. Женщины, вообще, боятся всего на свете.
– Василий Иванович, в рассказе «Бобришный угор» вы пишете: «Я помню, как судьба вынудила мою мать уехать из деревни в город и как сразу страшен, тягостен стал для меня образ навсегда остывшей родимой печи… и в мое сердце стучит пепел: на наших глазах, быстро, один за другим потухают очаги нашей деревенской родины».
Но еще более, наверное, безрадостная картина складывается сегодня. Из 155 тысяч сел и деревень в России – 8 процентов совершенно пусты, а в 22 процентах живут по десять и менее жителей. Как сказал поэт Виктор Смирнов в одном из своих стихотворений: «Деревня стала меньше, чем кладбище»…
- Ну, вот, видите, какая статистика угрожающая. А что дальше в этих условиях будет – неизвестно. Ведь служить – не то что воевать – скоро будет некому. Ребят еле-еле набирают в элитные части. Не хватает настоящих, хороших солдат. И офицеры должны быть здоровыми, богатырями. Вы ведь тоже не богатырь, я вижу (смеется).
– Я с детства так сложен.
- Да и я тоже не богатырь… потому что нечего было есть. Вообще-то, у нас и отец не был богатырем. Но немного повыше меня был ростом.
– Николай Рубцов писал: «… на картошке с хлебом я вырос такой большой»… Хотя и он не был богатырем.
- Ну, конечно! Худенький он был, сирота. Что, там, говорить.
– Василий Иванович, что же стало с вашей родной деревней Тимонихой, куда не вернулось с войны ни одного солдата (!) – она тоже исчезла с лица земли, как исчезла та Каравайка из вашей повести «За тремя волоками»?
- Практически исчезла. Я, вот, отправил туда сестру свою родную Лидию. Она всю зиму жила там. Летом сам приезжаю. У нас деревни были маленькие – дворов по двадцать-тридцать. Но зато они стояли часто, обычно вдоль речек, около озер. Пройдешь километра полтора – деревня, еще немного пройдешь – опять деревня. Самая большая была деревня Борисовская – сто двадцать домов, это от Тимонихи далеко. Так и от Борисовской ничего не осталось. А в нашей деревне перед войной было двадцать три дома. Жили люди, и зимой и летом, работали в колхозе. Колхоз – это тоже грабеж, понимаете?
– В том смысле, что у крестьян отбирали лошадей, коров?
- Это мы уже говорим о раскулачивании. Я говорю о простых колхозниках.
– Вы имеете ввиду послевоенное время?
- Да. Я был счетоводом в колхозе – потому что закончил семь классов. Хотел дальше учиться, но надо было работать – за копейки. Я помню, полкопейки на трудодень давали.
– Что же это за деньги такие?
- А, вот, такие. Может быть, я преувеличил, но немного. Чтобы трудодень заработать, надо вкалывать по-настоящему. А когда отчетный год придет, председатель отчитывается и называет, сколько кому копеек на трудодень выдано. Я помню это все, что, там, говорить.
– Ваш отец Иван Федорович сложил голову в Духовщинском районе в сентябре 1943 года – «вернулся-таки к земле, не к родной вологодской, а к смоленской (одна стать!), пусть будет она ему лебяжьим пухом». Вы были на Смоленщине. Отыскали-то могилу отца?
- Нет, не отыскал. Знаю, что он лежит в одном из трех мест, а где точно – не ведаю. По моим данным, я об этом писал, первая могила была на берегу реки Царевич. Во время боев река сделалась бурой от крови – немецкой и русской. Это мне рассказал один старик. Так вот, была на пригорке братская могила. Потом ее раскопали. Был тогда указ Ворошилова о том, чтобы привести в порядок все могилы… В общем, где лежит отец, я не знаю.
Я сам служил в армии, в Красном Селе. Там же в 1920-х годах служил срочную и отец. Я прослужил почти пять лет. Мечтал об университете, а у самого еще и девяти классов не было. Представьте, как я себя чувствовал. В учебной школе разрешалось учиться только офицерам и сверхсрочникам. Но офицеры – они уже на ногах стояли, сверхсрочники многие учились, а мне, ефрейтору, учиться было не положено. Я ведь до ефрейтора дослужился (смеется).
– В каких войсках?
- Это были войска Лаврентия Павловича Берия. Стоял, помню, на посту, под грибком – в суточном наряде. На столбе висел репродуктор. Стоишь и слушаешь. Вдруг по репродуктору сообщают: Берия – враг народа. Представьте, как я чувствовал себя, ведь это был мой начальник. Очень все было интересно, и сложно, и трагично. Помню, как подумывал даже о самоубийстве.
– По какой же причине?
- Тяжелая служба была. Но, слава Богу, меня Господь отвел от этой мерзкой мысли. Выстоял. И дослужил до конца. А некоторые ребята стрелялись. Служба такая была, что поспать некогда было. Я обслуживал двенадцать приемников, надо было все время бегать, настраивать их. И читать одновременно ленту, телеграфную. Я однажды одну важную депешу запорол. Получил разнос от капитана Васильева. Этого капитана я хорошо помню, всякие его издевательства. Я тогда поклялся: отслужу, приеду домой, потом вернусь и дам ему в харю. Но я все ему простил, никуда не поехал. Он сейчас, наверное, уже не жив. Разные были офицеры. Были и такие, которых я очень любил. Старший лейтенант Игошев был очень добрым, он ремонтировал приемники. А другие – как собаки. Поэтому тяжкой была служба. Но у нас не было никакой… как это называется?
– «Дедовщина»?
- Да, «дедовщины». А знаете, кто у меня был командиром отделения? Ефрейтор Коптев. Слыхали такую фамилию? Вот, он дослужился от командира отделения до ответственной должности в российском космосе. Помню, как он зарядку делал. Я по его способу и сейчас зарядку делаю.
– Какой-то особенный способ?
- Комплекс из шестнадцати упражнений. Они мне и сегодня помогают.
Во время срочной службы я стал специалистом 1-го класса. За классность мы получали денежную надбавку. Поэтому была заинтересованность. Некоторые покупали фотоаппараты, кто-то купил баян. Я-то матери посылал деньги. Такая, вот, была служба.
– Василий Иванович, как известно, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Но – все тяжелей становится жить среди людей. Очень много грубости, хамства, равнодушия, лжи, злобы. Кажется, что сегодня перестало существовать такое понятие как совесть.
- Вы ошибаетесь.
- Хорошо, если это так.
– Поверьте: людей с совестью в России очень много. И даже много верующих людей, в Бога верующих. А тот, кто верит в Бога, для того совесть – главное понятие. Со-весть, – весть. Откуда весть? От Бога. Если вы поверите в Бога, то будете обязаны всё терпеть, всё!
- Мне кажется, что наступает ( или наступил ) момент, который был в жизни наших далёких предков – северных славянских племён, когда они, как пишет в «Истории России с древнейших времён» С.М. Соловьёв, «сами у себя… владели дурно, не могли установить внутреннего порядка: не было между ними правды…»
- Вы знаете, у меня особое отношение к Соловьёву. В связи с тем, что он кое-что наврал об Александре Невском. Я написал пьесу «Князь Александр Невский», она была поставлена в Питере. Так вот, по Соловьёву, Невский якобы совершил предательство, пойдя на союз с сыном татарского хана Батыя – Сартаком. И общественность историческая наша начала врать. Но ведь Невский пошёл на союз для того, чтобы сохранить Русь. Разве народ почитал бы святым князя – предателя? Князь был жесток, но он болел о государстве. А государство было раздроблено. Александр Невский не предавал Россию, он спасал её, но жестоким иногда образом. Такое время было.
- В России время всегда было жестоким.
- Совершенно так, я согласен с вами. Почему Россия такая несчастная? Это от Бога зависит. Бог испытывает своих верных служителей, испытывает их мужество, начиная с князя Владимира.
- Но ведь силы у людей не бесконечны, когда – то они могут иссякнуть.
- Я думаю, что мы именно сейчас дошли до такого состояния, когда силы у народа кончаются. Земля не обрабатывается, заводы разрушены. Повторю: Господь испытывает своих служителей. Надо в себе искать силы и в Боге. С Богом ничего не страшно.
– Если бы с Богом были и чиновники, от которых многое зависит в нашей жизни.
- Все люди в разной степени с Богом. К Богу прийти – не шутка. Тем более, сколько времени мы были безбожниками, сколько храмов разрушили! Сколько людей уничтожили в гражданских войнах! Но человек верующий – он, как на якоре стоит: твердо, крепко.
– Василий Иванович, в начале беседы мы назвали имена некоторых наших известнейших писателей, поэтов. Не изменилось ли сегодня назначение писателя -
«Звучать, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных»,
должен ли писатель по-прежнему
«Глаголом жечь сердца людей»?
- Безусловно! Назначение писателя в этом и состоит. Другое дело, что одни писатели имеют крепкий талант, у других он послабее, а третьи – и вовсе его не имеют, но считают себя писателями.
– А ведь люди последних читают, вот в чем фокус. Они издаются порой огромными тиражами.
- Людям немного надо. Многие не задумываются о том, ч т о имеет истинную ценность в жизни, а что мнимую. Людей надо воспитывать – хорошими книгами, песнями, молитвами. Тем, может быть, и спасемся.
О многом еще хотелось мне спросить Василия Ивановича. Да пора, как говорится, было и честь знать.
Но ушел я от Белова не сразу после беседы. Василий Иванович предложил выпить с ним немного коньяку. И мы выпили – за его отца, Ивана Федоровича, павшего на Смоленщине в 1943-м, выпили за святую Русь.
Потом Василий Иванович завел патефон. Он поставил сначала одну пластинку – с «Чайкой», в исполнении Надежды Плевицкой, сказал, что очень любит слушать в ее исполнении эту песню и иногда подпевает сам; затем вторую – «Быстрей летите кони». Я заметил, что сегодня эту песню замечательно исполняет народная певица России, чье творчество благословил патриарх Московский и Всея Руси Алексий II (с Татьяной Юрьевной мне посчастливилось когда-то встретиться, взять у нее интервью).
Что еще? Я пожелал Василию Ивановичу долгих лет жизни – чтобы он написал еще не одну мудрую книгу, пожелал долгих лет, здоровья его супруге Ольге Сергеевне.
С Богом!
Николай ЧЕПУРНЫХ,
Член Союза писателей России.
Вологда – Смоленск.
Фото автора.
Интервью состоялось в 2004 г. Публиковалось частично. В полном варианте публикуется впервые.
