Николай Чепурных о книге Юрия Пашкова «Осада»
«ОСАДА» ЮРИЯ ПАШКОВА
Ю. В. Пашков известен читателям прежде всего, как поэт и поэт широкого тематического и жанрового диапазона – от проникновенной лирики до острой сатиры, басни. Он лауреат Всероссийских литературных премий имени А. Т. Твардовского и Н. А. Заболоцкого, почетный гражданин г. Смоленска.
В последние годы Юрий Васильевич радует нас рассказами о героическом прошлом Смоленска – книга «Имя для камня». А буквально на днях в издательстве «Смоленская городская типография», при финансовой поддержке областной администрации, вышел роман Ю. В. Пашкова – «Осада».
Уже с первых строк попадаешь под обаяние добротной пашковской прозы, красивого, сочного языка, на котором общались смоленцы – четыреста лет назад, его выразительность, образность.
«Круглолицая, с глазами цвета темного гречишного меда Наталья шла своей легкой выступкой, чинно садилась на лавку и млела, как на помолвке, сцепив пальцы на коленях».
Заезжего московского купца Михайлу Челядина «длинные Натальины ресницы обжигали, что молодая крапивка».
У первого воеводы Смоленска Михайлы Борисыча Шеина глаза «веселые, с янтарным блеском». У купца Литяговского они «молочно-сизые… цвета неспелого овса». А у молодой полячки Зоси – зеленые «как недозрелый крыжовник».
Приняв трудное решение остаться в Смоленске, – «Со смутной душой возвращался Челядин домой. Мысль его вертелась, переворачивалась, будто щука на терку идучи».
А в эту самую пору «Осень звенела тихо, точно сонная муха о стекло».
Держа речь перед огнищанами – домовладельцами, «… воевода стоял пружинисто, неподатливо прямо, как кремнистая ель».
Слово – к слову, как зернышко к зернышку в налившемся упругой тяжестью ячменном колосе, как у хорошего каменщика кирпичик к кирпичику – ровно и ладно складывается повествование у Ю. В. Пашкова.
Повествование живое, все в действии, в непрерывном, имеющем свой черед и смысл движении.
«Огненные лоскуты, будто белки-полетухи, перескакивали с изгороди на дровяник, с дровяника на мыленку… разрозненные огни, сливаясь и набирая силу, превратились в сплошной черно-красный вал».
Градожители жгли свои малые предградия, чтобы те не достались латынцам.
Все, все в движении!
«Юродивый… в плоской шапке, похожей на коровью лепешку»; «странник… весь такой легкий, бестелесный, как обмолоченный колосок»; «Важно и валко проплыл купец, словно боялся, как осенний гусь, растрясти жирок».
Замечательные образы, удивительная плотность текста, наполненность значимыми событиями, детальное изложение происходящего. Подробное описание полевого лагеря противника (где и волочайки – женщины легкого поведения – нашли себе применение), походного быта, снаряжения. Точная характеристика приближенных короля Сигизмунда, среди которых коронный гетман Станислав Жолкевский, знаменитые родом братья Ян и Стефан Потоцкие, литовский канцлер Лев Сапега, мальтийский принц Варфоломей Новодворский, маршал Монвид Дорогостайский…
Первоначальное пренебрежение к защитникам древнего города.
Сам польский король, двигаясь на Смоленск, был уверен в том, что его взятие будет скорым.
- Паны-братья!.. Через неделю мы придем к Смоленску. Едва ли малочисленный гарнизон станет обороняться. Я надеюсь сразу же получить ключи от города. Все богатства Смоленска – ваши!
И трубач Ян Гаевский, вместе со всеми самонадеянно горланил:
- Ужинать будем в Смоленске!
- Коменданта Шеина на веревке приведем к королю!
А уже вблизи Смоленска маршал Дорогостайский возвещал: «Русские не выдержат решительного напада. Они не умеют воевать, а могут только молиться и пить квас». Город завоеватели называют «курятником» и «скотным двором».
В один из сухих, бесхмарных дней, поляки, а с ними – литовцы, венгерцы, шведы, немцы, запорожские казаки – двинулись на штурм крепости. И встретили достойный отпор.
«В глаза осаждающим пуржила сухая едучая известь. Русские били из пищалей, ружей, поддевали ляхов копьями, как вилами, рубили бердышами, глушили по головам ослопами… Из бойниц, как осы из дупла, брызнули пули. А потом огненно-черной поточиной хлынула из наклоненного котла смола… С грохотом, что горный обвал, покатились булыжины…»
И, вот, страшная битва, которых впереди будет еще немало, закончена.
«Почти пятьдесят мертвецов лежали на расстеленных навощенных полотнищах, готовых к отправке в мир теней. У многих лица, изуродованные в рукопашной схватке или сожженные кипящей смолой, были прикрыты тряпицами… Согбенный и печальный ксендз в черной сутане – весь как малое усохшее деревце – с раскрытой книгой в руке медленно обходил убиенных и, останавливаясь, каждого осенял крестным знамением…»
И гетман Жолкевский, после неудачной прорывки подземного хода к крепостной стене – этой неподатливой фортеции, возведенной славным зодчим Федором Конем, – произносит уже другие слова:
- …Мы попали в опасное заблуждение, считая противника глупее себя. Оказалось, смоленские военачальники не только смелые, но и умные, предусмотрительные люди…
По ходу повествования, автор со знанием дела говорит о военных тонкостях, связанных с подготовкой и ведением различных видов боя.
На войне как на войне! Но и здесь случается такое, что не может не вызвать улыбку. Не без усмешки описывает Ю. В. Пашков один из неудавшихся подкопов противника. «…Из отверстия раскопа, из-под земли, с какой-то птичьей легкостью вылетел человек (французский инженер, нанятый поляками – Н. Ч.), смешно вертясь, будто он оседлал огромную юлу. Неведомая сила вознесла бедолагу локтей на двадцать вверх (около девяти метров – Н. Ч.), откуда он шмякнулся на дно оврага…». Осадник Ермил Красный, стоявший в это время в карауле на зубцах крепостной стены, «услыхал утробно-глухой взрыв, точно тот был недоволен, что его не выпускают на волю. А следом он увидел человека, летящего по воздуху, аки птица».
- Свят, свят! – в суеверном страхе перекрестился Ермил.
С большой любовью Ю. В. Пашков повествует о защитниках Смоленска. Один из них Матвей Полушкин, принимающий жизнь такою, какая она есть: «Бедовал я беспритульно, как перед пожаром с посада ушел. Одно утешенье, что жизнь стрелецкая под казной ходит, кафтан казенный, шапка московская, ружье государево, а душа богова».
Матвей умен и изобретателен в житейском плане. Став на постой ко вдовице Матрене – «дороднице, приветнице, разумнице» и получив от нее по загривку после того, как «впав в грех», попытался сгрести ее, «что копешку», Матвей нашел к ней ловкий подход, завоевал ее расположение «ученым мудрословием».
Раненого Матвея приходит проведать Челядин. В частоколе зияет огромная брешь.
- Ядром жахнуло? – спросил Челядин, поведя взглядом в сторону пролома.
- Ядром, батюшка, ядром, – охотно подтвердила Матрена, – вчерась в полудень. Оно вкатилось во двор, так я его мокрой кожей накрыла, как Матвей научал. Зашипело оно под кожей-то, ровно змея подколодная – и пар или дым повалил, будто из каменки в мыльне. Пошипело, пошипело – шикнуло и заглохло…
«А два ядра, хозяюшка, тебе под рубашку угодили», – озорно усмехнулся про себя Михайла, украдкой чиркнув глазами по холмистой матрениной груди».
В определенный момент круто меняется судьба Челядина. «Стакнувшись» с гонцом по торговым делам купца Литяговского – Федором, оказавшимся перебежчиком, о чем Михайла не подозревал, попадает он в пыточную, где со знанием дела орудуют ловкие рудометы – палачи.
«От ременных ожогов спина полыхала сверху донизу, будто ее беспрерывно окатывали крутым кипятком. Михайла стонал, закусывал до крови губу, но в крик не срывался, терпел, сколько мог. Перед глазами все стало мутным, зыбким, заволакивалось липким горячим туманом. Уже начали путаться мысли, исчезло ощущение времени – он не знал, сколько продолжается порка – кровавое поругание человеческой плоти. Спина начала хлюпать, полетели кровавые брызги. Сквозь красную пелену забытья дошли слова:
- Ну, будя! А то дух вышибем!»
Повенчаются Михайла Челядин и Наташа Литяговская, не ведая, что ее отец отдал Богу душу; как переметчика «ни святого причастия, ни покаяния – без домовины закопали, аки пса в яруге – ни креста над ним, ни камня поминального» (со всякого рода изменщиками мы и далее встретимся на страницах романа).
По ходу повествования читатель впитывает истинно народную речь. Сапожник, по прозвищу Каблук:
- Да ведь и я ноне не Каблук, а дырявая подметка. Вишь, какое у меня жило… все добро – две кошки дойных, шапка ежовая, да шуба, крытая сосновой корой.
Враги у русских ратников – «коты голомордые», которым следует «загнать… пробойный гвоздь в афедрон», «дать им раза»…
Воевода Шеин – Ермиле, после вылазки в польский лагерь:
- Ну, брат, ты что огонь. Обжечься можно.
И тут же из толпы насмешливый голос:
- Лишние кровя надоть выпустить – разом побледнеет!
Двумя-тремя точными штрихами автор «рисует» портреты своих героев. О втором воеводе князе Петре Ивановиче Горчакове – «заморыше» в сравнении с воеводой Шеиным: «Желтый кафтан болтался на нем, как на колу, словно хотел быть сам по себе». И далее: «С обидчивой угрюмостью Горчаков шел и пыхтел в пучковатую рыжую бороденку, сузив мелкие, как сушеный изюм, глазки». Лазутчик Василий Зимогор, проживший жизнь «словно выпь на болоте», познавший многие искушения, был «… лицом дурен, как смертный грех: красновато-рыхлые щеки были источены оспяными щербинками, словно навел свои узоры жук древоточец, на левом глазу было бельмо, а правый с прищуром, волосы на голове вкруговую острижены, точно у казака». Огромную симпатию вызывает этот бесстрашный человек своим верным служением Отечеству!
Через многие испытания почти за два года осады проходят защитники Смоленска – и «черную немочь», которая «в три косы выкосила смоленцев», и «кормовую скудость» – голод, и тяжкие, многотрудные сомнения, и неисполненное предписание из Москвы, «шмыгнувшей под польскую десницу», – сдать город и присягнуть на верность королевичу Владиславу, и в конце концов, – самопожертвование во время последнего штурма города. Погибнут храбрые воины Ермил Красный, Михайла Челядин и многие их товарищи.
Воевода Горчаков, с саблей в руке, в красной кафтане выделявшийся «как в книге заглавная буква… при телесной своей незавидности словно бы прибавив в росте», сражаясь до последнего, будет взят в плен.
Под злые окрики толпы: «Попался душегубец! Весь народ выморил! На дыбу злодея!» – суждено будет пройти длинным июньским днем 1611 г. плененному воеводе Шеину, которому в 1634 г., после неудавшегося похода на Смоленск (1632 – 1633), ложно обвиненному в измене, – выпала незавидная участь быть казненным.
«А Смоленск московское войско вырвало из когтей державного польского орла лишь 23 сентября 1654 года, при государе Алексее Михайловиче, отце Петра Великого», – завершает светлое (несмотря на весь драматизм событий), блистательное свое повествование Юрий Васильевич Пашков.
P. S. В романе «Осада» Ю. В. Пашков описывает события, происходившие не только в Смоленске, окрестностях города, но переступает далеко за его границы, показывая противоречия исторической российской действительности того времени. Безусловно, и само произведение достойно того, чтобы быть прочитанным в иных пределах, далеко простирающихся за Смоленской крепостной стеной.
Николай ЧЕПУРНЫХ.
Фото автора.
