События

Понадобилось 40 дней, чтобы до сознания доползла скомканная мысль, что ещё один поэт ушёл в вечность. Северное Кардымовское кладбище, словно зелёная накидка, упавшая на охристое поле, вышито крестами и ажуром оград. Они напоминают древние русские украсы, которыми наши предки украшали платки и шали. За зелёными холмами висят тяжёлые облака, похожие на скомкивавшийся дым от ладана. Хочется зябко поёжиться и накинуть на продрогшие плечи этот дивный цветастый плед, разрезанный серой дорогой, уходящей в будущее, которое нам завещано ушедшими поэтами.

По установившимся православным канонам – на 40-й день душа покидает земную обитель. Если это так, значит, Вероника Карат знает, что её любят, помнят и чтут. Самой же ей хотелось по буддийским поверьям, в другой жизни – «родиться добрым псом»:

Я в следующей жизни стану псом с огромными и добрыми глазами,
А главное – что будет у меня – любимый, понимающий хозяин.

Ведь хочется же ласки и тепла, уютного угла и верной дружбы,
Любимой зваться и любимой стать. А что ещё для счастья в жизни нужно?

Стоял покой и умиротворённость, как и должно, быть в этот день. У Вероники нет родственников. Они отреклись от неё, не приняв её судьбы. Сейчас пришли люди, которые шли с ней рядом по её трудной жизни, подбадривали и любили: друг, педагог и воспитатель Елена Анатольевна Давыдова, депутат Кардымовского районного Совета Игорь Викторович Горбачёв, редактор последнего сборника стихов Сафронова Ирина Борисовна, поклонница творчества поэта Евгения Дмитриевна и санитарка Анечка Ларченкова, которая до последних минут оттягивала уход Вероники, дежуря у её кровати.

В похожий осенний день поэтесса шептала непослушными губами бессвязные слова, а девочки, дежурившие около неё, расшифровывали, и печатали в железный диск компьютера её воспоминания: « В моей памяти ещё живы поля солнечных весенних одуванчиков, сменяемые июньскими кипенными ромашками, которые позже уступают летнюю вахту иван-чаю и люпину. А в сентябре снова цветут одуванчики. Не знаю, замечали ли Вы, но и первые весенние, и последние осенние полевые цветы – жёлтые, словно земля говорит: «Привет, Солнце» и «Пока, Солнце!». Как она тонко замечала метаморфозу природы, ловила и впитывала в себя разовые выезды на поляну: один взгляд в три месяца на рассвет и один взгляд в год на закат. Торопливые воспоминания, делят её биографию на куски, из которых, как из пазлов, можно выложить трудную жизнь поэта: «…спустя 16 лет, после начала болезни, только в приюте, наконец-то поставили настоящий диагноз, а не отписывались всякой ерундой. Только назначать лечение было уже поздно… Если б я знала свой диагноз сначала, ничего не ждала бы… Просто жила… Теперь я человек без прошлого и без надежды на будущее. Потому что врачам было плевать на девочку, которая почему-то перестала ходить…» Это жестокая реальность. Она рождала непростые строки рыдающей душа девчонки, которой очень хотелось жить:

Любите жизнь такой, как есть она,
Достойно принимая испытанья.
Любите жизнь – она у нас одна,
Никто не знает, что и как за гранью…

Многое Вероника не успела. Но всё равно смогла за короткую свою жизнь мелькнуть ярким болидом на фоне обывательского окружения, безразличия, равнодушия и бытовой жестокости. Боролась она до последней секунды. Обессиленные глаза были сухие – в них догорала жизнь. Словно молитву, сведённым судорогой ртом, шептала свои последние строки:

Прощаю Вам закатов тишину,
Прощаю Вам безмолвие рассветов,
В молитвах снова Вас упомяну,
Чтоб Вам легко жилось на свете этом.

Прощаю Вам желания свои –
Вы не могли исполнить их, не зная.
И, что с другою, без моей любви,
Не чахли Вы, как водится, прощаю.

Прощаю небу холод синевы
И землю, что не Вас ко мне носила.
И только то, что есть на свете Вы,
Свою любовь, я Вам простить не в силах!

Друзьям поэта и жителям Кардымовского дома-интерната, где Вероника провела последние годы, хотелось оставить память и назвать его «Вероника». Но ударилось это желание о какую-то букву закона: не герой России она, не заслуженный какой-то деятель, и даже не ветеран труда. А всего лишь молодой поэт, успевший издать всего-то три тоненькие книжки стихов. Но жизнь ведь нужно измерять не тоннами исписанных листков макулатуры и количеством лауреатских грамот, лежащих на старом комоде в пыли и паутине!

Александр Крячун

Фото автора