Александр Крячун провел в северной столице литературный вечер, посвященный творчеству Виктора Смирнова

10 марта 2020 года в библиотеке имени Николая Рубцова г. Санкт-Петербург, прошел литературный вечер под названием «НЕюбилей Смоленского поэта Виктора Смирнова», посвящённый 78-й годовщине русского классика, который провел писатель Крячун А.Д. Александр Дмитриевич, проживая в Смоленске, внёс значительный вклад в сохранение памяти русского путешественника Н.М. Пржевальского и его соратников. Теперь, став жителем северной столицы, он сохраняет связь со Смоленщиной, делится сокровищами Смоленской литературной школы с петербуржцами.

Музейная экспозиция, посвящённая трагическому поэту Рубцову, разместилась по периметру большого зала библиотеки. Думалось: «Как же связать двух поэтов – Смирнова и Рубцова?».  Николай Рубцов и Виктор Смирнов учились в одно время (начало 60-х годов) на курсах  Литературного института имени А.М.Горького Москвы и были чем-то похожи своей преданностью русской деревне и  болью её потери.  Главным связующим звеном между великих поэтов могла бы послужить встреча двух студентов, где-нибудь в дешёвом кафе Москвы за стаканом портвейна, но такого случая не задокументировано в биографии классиков.

На круглом столе  удобного зала  портрет  Смирнова. Недалеко от стола, под стеклом лежит посмертная маска Николая Рубцова.  Если даже эти два поэта не встречались в земной жизни – судьбам их суждено было встретиться.

Бывают строки стихов такой силы, что бьют в душу, словно электрический разряд. Первый «удар» я получил от  Владимира Маяковского ещё в школе: «…улица провалилась, как нос сифилитика…». Довольно зримо и явно представил это стихийное бедствие, потому что на Среднеазиатских базарах я  часто видел людей с зияющими провалами вместо носов.

Вторая строчка, даже не строка, а три слова, которые довели до совершенства полёт фантазии и поэтического исступления не меня одного, сказанные Юрием Олешей: «…голубые глаза огородов…». Это произошло уже в юношеские годы. Ещё не имея представление о метафоре и инверсии в литературе, я довольно обывательски подошёл к этим великолепным строкам: «Лето. На столе стоит телевизор, который переключается плоскогубцами. За окном идёт дождь. Мокрые куры прячутся под кустами, не обращая внимания на выползших из залитых норок червяков. Половина огорода засеяно картошкой – она цветёт голубыми цветами, похожими на глаза весёлых гномов».

Ещё не зная, что буду жить в Смоленске, взял однажды в руки книгу Виктора Смирнова, найденную на пыльном стеллаже букинистического развала в «Старой деревне» Санкт-Петербурга. Даже не предполагал, что  буду последним человеком, которого Смирнов, как председатель Смоленского отделения Союза писателей примет в состав организации. Открыл томик поэта наобум и понял, что он и есть тот человек, который поможет мне в поисках правды о великом плаче Руси:

Ах, тяжело рассказывать, как было:
В оглоблях потерявшая свой пыл,
Последняя крестьянская кобыла
Упала, в небо крикнув, мордой в пыль…

Темой гибели русской деревни я занимался давно, и этих строк было достаточно, чтобы представить измождённые завалинки, подгнившие срубы, бездымные трубы и длинный ряд крестов, на которых, словно воины Спартака по римской дороге – распятые избы, с вывалившимися языками сгнивших половиц из рассохшихся дверей-ртов.

Этих двух строк хватило, чтобы он навсегда занял своё прочное место на  моих тесных книжных полках.

Переехав в Смоленск, я понял, что попал в страну, где есть всё: история – самая «историческая». Память – самая «памятливая», и конечно  поэзия – самая «поэтическая». Один только Исаковский,  стихами, переложенными на музыку,  смог околдовать своей лиричностью не только русский народ, но и  сентиментальных китайцев. Однажды, до далекого знакомства с родиной великого поэта, в 1985 году, я был чуть не побит разъярённой толпой в городе Урумчи Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, когда сказал, что песня «Катюша», которую исполняют из висевшего над плетёным столом репродуктора на китайском языке – наша русская. Седой уйгур, хрустящий саранчой, запечённой в меду, и знающий русский язык, втолковал мне: «Эта песня написана в III веке китайским поэтом Ди Ку и композитором Сяо Хэо. А Исаковский и Блантер её перевели!». Я не стал возражать и обвинять полтора миллиарда людей в плагиате, а просто загордился такой всенародностью русского поэта и композитора. Жаль, что Михаил Васильевич не дожил до этого светлого дня, когда весь мир заговорил о нём, как о полиглоте, который,  «не растратив оттенков и коннотации китайской певучести, вписывал  её в русскую речь».

Глубоко преклоняюсь перед гением Твардовского, Исаковского и Рыленкова. С трепетом возил на их родину цветы, бережно укутанные в белые бумаги. Поклонялся  местам их рождения, с благоговением опускал руки в воды  рек и озёр, где  они  проводили детство.

Они были поэтами своего времени. Их гениальность актуальна и сегодня. Нет вины у них, что чиновники от литературы превратили  нелёгкую жизнь поэтов  в разменную монету отчётов и галочек. Любые даты, принадлежащие вышеупомянутой троице, отмечаются с помпезностью коронации императоров,  забыв, что существуют другие таланты. С уверенностью говорю, что  продолжатель этой великой тройки – Виктор Смирнов. Он по праву обязан занять достойное место  на постаменте памяти.

Своё предназначение на  Земле, Виктор Смирнов застолбил в стихотворении, напечатанном впервые в библиотечке «Огонёк» в 1983 году:

Сын деревни, я полон стремленья
Быть с природой, к ней сердцем приник…
И поставят меня на колени
Только ягода, только родник!

По произведениям поэта можно проследить его  непростую жизнь, сотканную из серебряных нитей  рифмованной биографии:

Четыре рта. А мать одна.
Отцом война не подавилась…

Да только за эту строку «Отцом война не подавилась…» можно причислять Смирнова к одному из величайших поэтов.

Очень много говорится и поётся о Смоленской земле, о её людях, о талантах, коих вряд ли наберёт другой город России. Смирнов решает этот вопрос просто. Одной строфой подводит черту плодовитости края. Это стихотворение открывает его первый печатный сборник «Русское поле»,  вышедший в 1971 году:

Смоленщина… От края и до края
По тропке узкой не спеша шагай:
Везде земля песчаная, плохая.
А на людей – отменный урожай…

Многие замечали, что у Виктора Петровича тема смерти всегда преобладает над  темой жизни. Он не был пессимистом, но очень близки его помыслы с фразой Эрнста Хэмингуэя: «Жизнь – это  трагедия, исход которой предрешён заранее!».

Шинели шубы, туфельки, тулупы…
Исполненные мыслей неземных,
Бредут по тропам будущие трупы
И я, пиит смоленский среди них…

Смоленский поэт Вера Суханова, в своей статье о классике заметила: «Смирнов никогда не забывает и не устает напоминать читателю о том, что младенец с первых шагов «…начинает своё приближение к самой чёрной на свете земле».

Он был честным поэтом,  самым чистым из последнего поколения стихотворцев смоленского периода, которые запоминаются и трогают словом. Он не страшился и смело рубил словом.

В моей Отчизне – пьянство, лень, усталость.
Среди хандры, среди смертей и бурь
Одна лишь вьюга русскою осталась,
Все остальное – западная дурь…

Здесь, конечно, с Виктором Петровичем, соглашаться не приходиться – оставим это на совести поэта и примем за литературный прием гиперболы. Неучастие русского человека в становлении собственного государства немного преувеличено.

Когда и где прочитал свои стихи последний раз Виктор Петрович, никто не скажет. Возможно, он бредил ими в предсмертии, связав физическую и духовную боль в единый нерв, для последнего броска из мира живых в ждущий у порога катафалк.

…Не знаю, сколько в мире жить,
То радуясь, то плача, −
Успеть бы только завершить
Тот стог, что мною начат…

Можно смело сказать, что он сделал свои дела, отведённые ему жизнью. Он «сметал свой стог». Наша с вами сейчас задача – чтобы не разметал по равнодушной пустоте его «величавую копну» ветер невежества и забытья.

Александр Крячун

г.Санкт-Петербург, 2020 г.